...нет. На войне. «Все для фронта, все для Победы!» Лошадей забрали на фронтовые нужды. Поля на быках пахали. Я подпаском. В первый год, по осени, поднимали зябь. Мне с дедом Яруллой, попался зловредный бычок по кличке Комолый. Рогов у него не было. Характером был таков… что следить, да следить за ним. Бык работал, пока не надоедало. Как станет невтерпёж, вывернет голову из ярма, задерет хвост и в лес. А что ему: рогов нет, из ярма, как из хомута, спокойно вынимал голову, ничего не держало. Встанем и стоим. Дед Ярулла крикнет мне:
Бегу за ним. Комолый от меня. Отбежит и пасется по осенней траве. Спешишь к нему, он же глаз на меня косит и, только почти вплотную подбегу, отбежит и снова спокойно траву ест. Вроде, как забаву нашел. А что я могу сделать? Одна ведь. Пойдешь с одной стороны, он сворачивает в другую. Или специально в такую чащу залезет, что лазаешь в ней, последнее платье рвешь. Намучаешься, бегая за ним. А Комолому весело. Молодой бычок, озорной. Дед Ярулла кричит с пашни, ругается, время идет. Норму вспашки никто не отменял. Строго спрашивали. Война! Выложись, а сделай. Наконец-то поймаешь, отхлещешь хворостиной от злости, ведешь к плугу, вдеваешь ярмо и снова пашешь. Так до самых осенних морозов. Ветра студеные дули или нам казалось, ведь плохо одетые были. В сентябре учеба начиналась. Уроки отучишься, пообедаешь похлебкой и в колхоз… работать. Дома только малыши оставались. Как-то раз, по первому снегу, послали возить солому на быках для коров.
Приехали в поле. Дед Ярулла нагрузил сани. Сам остался у стога, меня же отправил отвезти солому на ферму. Еду, бык спокойно вышагивает, а мне показалось, что медленно едем. Уже вечереет. Надо еще одну ходку успеть сделать. По дурости стегнула Комолого кнутом, чтоб шагал веселей. Бык обиделся, вывернул голову из ярма и убежал. Соскочила с воза, кричу «Комолый, Комолый», а он только хвост показал из речных зарослей. Я за ним в урему. Благо, снег еще тонкий, не проваливаешься. Мелькает его рыжая шкура промеж деревьев, а близко подойти не дается. Темнеть начало. Дед Ярулла, не дождавшись, пешком пришел, увидел такое дело, пошел в деревню за подмогой. Крикнул мне, чтоб Комолого непременно поймала и ждала у саней. Дед ушел, я осталась одна… в темнеющем леске. Жутко, боязно одной.
Кричу «Комолый, прости, родненький, вернись!
Больше никогда кнутом бить не буду! Обещаю!» Сама плачу, заливаюсь. Замерзла, сил не осталось. Голодная. Села у дерева, слезы душили меня, такая безнадежность и отчаяние охватила меня, шепчу «Комолый! Вернись, пожалуйста!» А кругом тишина, деревья вокруг безмолвные стоят, даже птицы не цвикнут. Пусто, темно, только звездочки на небе. Плачу, и тут заскрипел снег под шагами. Наверное, дед Ярулла вернулся, подумалось мне, и приготовилась слушать гневную ругань. Однако шаги возле меня замерли. Кто-то сзади толкнул в плечо, при этом громко вздохнул и выдохнул. Подняла голову, обернулась и сквозь слезы вижу, на фоне белого снега темнеет безрогая голова Комолого. Я не поверила глазам. Слезы мигом высохли. Радости не было предела.
- Комоленький! Вернулся! Спасибо тебе! Родненький, пожалел меня? Идем домой, миленький, довезем солому, в теплый сарай заведу, тоже замерз, наверное, - зашептала я, гладя его по шее и, тихо хлопнула по боку. Бык понятливо повернулся, пошел по тропинке к саням. На удивление сам голову просунул в поднятое мной ярмо. Поехали. На пути к деревне встретились дед Ярулла и запасные сани. Похвалил, что быка поймала, и замахнулся кнутом на Комолого:
- У-у, животина непонятливая, сколько проблем из-за тебя! Я тебя-я!
- Дедушка, не бей, не надо. Поймала же. Он устал за целый день, все-таки тоже живая душа.
- Пожалела? У-у, - подосадовал дед и махнул рукой.
Привезли солому на ферму. Разгрузили. Я Комолого завела в сарай, задала соломы на ночь. И скорее в теплый дом. Вот так, вот, сынок.
- Что ж до этого не рассказывала? – спросил я.
- Случая подходящего не было. Прочитала Мустая Карима, все и вспомнилось.
- Что было потом с Комолым?
- Мы с ним подружились. Из всего колхоза слушался только меня. Следующей весной другому мальчишке отдали, чтоб присматривал за ним на вспашке. Ну, мальчишка, есть мальчишка. Все кнутом, да хворостиной с ним обращался. Бык в отместку сбегал постоянно, вывернет голову и хвост трубой. Мальчишка полдня бегает за ним, а работа стоит. В конце концов, по совету деда Яруллы его передали мне. Я ведь все лаской, да уговором с ним, когда работали. Как обещала, ни разу кнут не подняла, даже когда чересчур озоровал. Не дожил Комолый до Победы. Волки задрали. Их развелось в войну видимо-невидимо. Лютовали страшно. Ох, я плакала тогда. Не дай Бог снова пережить войну, сынок. Ну, ладно. Хватит воспоминаний. Обедать будешь?
Мама накормила меня и пошла в огород сорняки полоть. Я же смотрел на нее и удивлялся, такая хрупкая, а сколько выдержать пришлось?! Воистину крепче человека нет на свете. Живи, мама, на радость нам живи! – подумалось мне тогда, повернулся и пошел со двора. Аккуратно закрыл калитку на засов. Ехал в машине, а на уме мамин рассказ про Комолого. Как он пришел к плачущей девочке? Наверное, такое неподдельное детское горе отозвалось в его сознании?! Не раз слышал от старых людей, мол, животные понимают нас, только мы, люди-человеки, разучились слышать и разговаривать друг с другом, не то, что с остальным миром. Вот такие дела, Комолый, - сказал я сам себе и свернул на повороте домой.