В ту пору вышла живность покормить
Хозяйка ростом ровно немцу в пояс.
Такая хрупкая – рукой переломить,
Но сильная – врагу не победить
Ее надежду, веру в лучшее и гордость.
Вдруг прям над головами – самолет,
Прошел он над макушками шелковиц.
Советский, наш, над немцем воздух рвет,
И дымом стелет, и как зверь ревет.
Фриц оступился, прямо в яму рухнув ниц.
Шум стих, из ямы выбрался солдат,
Лопочет на своем и морщит нос.
Он весь начищен был, теперь же «ароматы»
Кроличьих будней незамысловатых
Слыхать, казалось, на десятки верст.
Невольным став свидетелем позора,
Хозяйка изо всех держалась сил,
Но все ж сползла, согнувшись, по забору,
И в голос да с присущим ей задором
Расхохоталась. Немец не простил.
Он подскочил, рывком поднял, толкнул
И, отойдя назад, навел прицел,
Шагнул вперед и по лицу хлестнул,
Но с губ ее усмешки не смахнул.
Затрясся весь от злости, покраснел.
«Lach nicht!», - кричит, - «Не смейся, рот закрой!»
Но тут из-за угла стрелою звонкой
Босая, с растрепавшейся косой
Бежит и закрывает мать собой
Одиннадцатилетняя девчонка.
Он дулом машет в гневе: отойди.
В лицо врагу ребенок смотрит смело,
Хоть сердце бьется трепетно в груди,
Уже неважно, что там – впереди,
Ах, лишь бы маму защитить сумела…
Ошеломлен ее бесстрашием фашист.
Обескуражен силой детских чувств солдат.
Убить ребенка? Да, он враг, но не садист:
Ее душа чиста, как белый лист…
Он опустил оружие и взгляд.
Он, не сказав ни слова, двинул прочь.
Девчушка разрыдалась, в мать уткнулась.
А женщина глядит, глядит на дочь,
Не в силах свои слезы превозмочь
Дитяти волосков седых коснулась...
____________________________